You need to enable JavaScript to run this app.
А давай махнем на природу. Возьмем краски, холсты, палитру. Давай. Но палитру мало. Возьмем по два.
В СССР нельзя было быть счастливым, потому что счастье это личное, а личного в СССР не существовало. Ты не жил, ты исполнял план. Ты не любил, ты вступал в брак, как положено. Ты не радовался, ты гордился. За родину, за партию, за отчет в пятилетке. Ты не мог сказать, а мне хорошо, потому что рядом кому-то плохо. Счастье считалось эгоизмом, улыбка, подозрением, радость, роскошью. Тебе объясняли, что счастье будет потом. Вот построим коммунизм, тогда и порадуешься. А пока терпи, работай, стой в очереди, не выделяйся. Потому что личное счастье угроза системе. Счастливый человек свободный, а свободный опасный. Ты получал жилье и должен был быть благодарен. Ты рожал детей и должен был молчать о трудностях. Ты жил в сером, унылом мире, где любое проявление радости нужно было маскировать под патриотизм. Счастье в СССР – это кастрюля на плите, очередь за колбасой, путевка в Крым раз в 10 лет. Не потому что ты этого хотел, а потому что ты этого не хотел.
СССР калечил мужчин. Тихо, мощно, без крови, но навсегда. Мужчина в СССР – это не человек, это деталь. Деталь в танке под названием «система». Тебя не спрашивали «счастлив ты?» Тебя спрашивали «ты готов умереть за родину?» Мальчиков с пяти лет учили быть мужественными. А это значит не чувствовать, не плакать, не бояться, не жить. В садике нельзя ныть, в школе-то нельзя жаловаться, в армии нельзя думать. Ты должен был быть железом, даже если внутри – боль и пустота. Ты обязан был терпеть – в браке, на работе, в очереди, в окопе. Тебе плохо? Никого не волнует. Устал? Заткнись и работай. Хочешь жить по-другому – значит ты предатель. СССР сломал миллионы мужчин, сделал их жесткими снаружи и мертвыми внутри. Вот почему твой дед не разговаривал с бабушкой годами. Вот почему отец не мог обнять тебя ни разу в жизни. Вот почему ты сегодня боишься показать слабость. Даже перед собой. Мужчине нельзя было быть красивым.
Стирка в СССР – это была пытка, настоящая, еженедельная, обязательная. Никаких стиралок-автоматов, только таз, доска, хозяйственное мыло и холодная вода. Стоишь в ванной, в паре сантиметров от обморока, трешь простыню, как каторжник. Руки красные, спина ломит, вода, как лед. Пена? Нет. Аромат? Зачем? Главное, чисто, хоть и воняет серый. А теперь представь, 80-е. Тебе 35, ты после работы. Твои ровесницы во Франции просто кидают одежду в автомат и идут пить вино. А ты? Стоишь в ванной и стираешь носки мужа. Каждую неделю, всю жизнь. И это называлось равенство. Это называлось женское счастье. Порошки? Иногда лотос жесткий, как шлак. Отбеливатели? Забудь, только кипячение. Ароматы? Единственный запах – запах усталости. СССР не дал тебе выбора. Ты должна была быть и работницей, и матерью, и стиралкой. И если ты жаловалась, смеялись. Наша бабушка стирала в реке, а ты ноешь.
